Великие дела Петра Великого

О ТОМ, КАК ВСЕ ПРИШЛОСЬ ДЕЛАТЬ ЗАНОВО
 

В Петербурге, в сенате, происходили великие споры «в рассуждении строительства» Ладожского, или, как его называли повсюду в России, Большого канала. Инженеры и подрядчики, приставленные к канальному делу Меншиковым, защищаясь, говорили, что работы на всем протяжении от Волхова до Невы ведутся в полную силу. Правда, они закончены только на первых двенадцати верстах от Новой Ладоги. Здесь надобно оставить канал как он есть— глубиной в 3 аршина, без шлюзов. А на оставшихся девяноста двух верстах копать только глубиной в один аршин. Для того же, чтобы суда могли плыть, поставить шлюзы на концах и поднять уровень еще на два аршина. Миних ответил решительно и прямо:

— Такой канал будет несудоходен. Глубину должно выдержать повсюду в три аршина. Шлюзы же и в этом случае необходимы.

Меншиков вспылил и презрительно бросил;

— Генерал Миних, может быть, военный человек, — Александр Данилович голосом подчеркнул это «может быть», — но о Ладожском канале довольного понятия не имеет.

Тогда Миних предъявил сенату Захаровы записные листы, в которых было сказано в подробности о режиме вод в озере, в реках. Первым их просматривал Петр Алексеевич. Да, это яснее ясного: по каналу столь ничтожной глубины корабли не пойдут, а поднять уровень до трех аршин просто будет нечем. Записи просматривали сенаторы, голландские шлюзные инженеры, немецкие мастера.

Спор разгорелся яростно. Чуть не с кулаками подступали друг к другу почтенные господа в шелковых камзолах и кружевах. Петру Алексеевичу надоело слушать попреки и запирательства. Он гулко опустил ладонь на стол. Все притихли. Государь стал поочередно спрашивать мнение сенаторов. Большинство честно признались, что не могут решать вопрос, в котором ничего не понимают.

Петр Алексеевич слушал мрачно, с потемневшим лицом. Никто уже не спорил, все молча смотрели на государя. И он молчал, погруженный в свои думы, будто позабыл о сенате, о раздорах, в коих чудилось что-то непристойное, недоброе. Наконец тихо произнес:

— Некому решать. Некому... Как же вы, бабьи дети, будете постановлять мнение о делах государства, когда меня не станет?.. — Медленно вздохнул, цедя воздух сквозь зубы, сказал твердо: — Видно, канальную работу решать мне на месте. Со мной поедешь ты, Миних. И твои инженеры, Данилыч, пусть едут.

Лейб-медик Блюментрост почтительно склонился и прошептал что-то на ухо государю. Он усмехнулся, ответил:

— Само собой, и ты собирайся в путь. Я теперь без тебя, Лаврентий, как без мамки в сопливом ребячестве — ни шагу.

Меншиков в смущении тер плохо выбритые щеки. Парик с пудренными буклями съехал на сторону, он не замечал этого. Александр Данилович ждал чего угодно, но чтобы государь, давно уже недомогавший, в осеннюю непогодь поехал на Ладогу...

Теперь от него ничего не скроешь, он все увидит. Петр Алексеевич, поднимаясь с места, сказал повелительно:

— Едем завтра. Часу в пятом...

До Шлиссельбурга царев поезд, состоявший из нескольких карет со свитой, еще кое-как добрался. Дальше дороги не было. Все затянуло грязью. Колеса, забитые глиной, непомерно отяжелев, переставали крутиться. Вышибало ступицы. Ломались оси.

Петр Алексеевич велел всем пересаживаться на коней и двигаться на канал. У Назии, у Шальдихи государь осмотрел ямы, выкопанные местами среди непролазных болот. Эти неглубокие, в один—два фута, ямы и обозначали будущий канал. Поблизости от Кобоны был проложен ров с берегами, обложенными фашинником. Хоть этот ров как-то походил на канал. Но и его следовало углублять.

Ночь застала государя и его свиту в селе Черном. Все были без сил, промокли насквозь, в грязи по уши. Свита разместилась в крестьянских избах. В хате, отведенной для ночлега, Петр Алексеевич вдруг увидел тараканов. Вытягивая голенастые ноги, решительно зашагал к двери. Никакой силой нельзя было заставить его вернуться обратно. Этих чудищ государь ненавидел и даже немного побаивался.

Во дворе поставили малую палатку. Принесли туда блюдо с хлебом и вареным пшеном. Петр Алексеевич так устал, что заснул, несмотря на холод. Начался новый день, и начались раздоры, ехать ли дальше к поселку Дубно. Инженеры и подрядчики в один голос твердили, что продолжение путешествия опасно для жизни государя. Ему и в самом деле было не по себе. Лаврентий Блюментрост после совещания с подрядчиками сказал, что нужно возвращаться в Питер.

Петр Алексеевич посмотрел на Миниха — может, пожалеет, отпустит душу на покаяние. Миних все же заметил:

— Здесь придется все перестраивать. И тот, кто будет это делать без решения вашего величества, — погибший человек.

Государь велел седлать коней. На пути к Дубно, у Белого озерка и открылось главное непотребство. Там, где, по ведомостям, пролегал канал, были вырыты отдельные ямы размером в квадратную сажень. Они на аршин ниже обычного уровня воды. Земля повсюду оползла. Еще месяц ненастья — и от ям следа не останется. Линия будущего канала даже не была точно намечена. Перед Дубно она вдруг пошла излучиной...

От усталости, от непроходящих болей в пояснице государь слез с коня, прямо на землю кинул плащ и растянулся на нем. Подозвал к себе одного из инженеров. Сказал ему с укоризной:

— Бывает, человек портит дело от незнания. Но ты же учен... Объясни, зачем сия излучина?

— По причине холмов.

— Какие здесь холмы? Ни одного не вижу.

В Дубно Петр Алексеевич назначил следствие по делу о «канальной лже». Двоих мастеров тут же велел арестовать и в железах отправить в Петербург. С некоторых пор Петр Алексеевич никому не верил на слово. Даже не очень надеясь на себя, старался приказывать письменно, хотя с пером и карандашом никогда особенно дружен не был.

В столице он несколько дней писал подробнейшие заметки об осмотре Большого канала. Отмечал на дистанции от Назии до Шальдихи места особенно «худые и опасные от озера». Близ Кобоны ямы надобно чистить гребками. Далее «работу — глубить, заделывая выкупную глубь, бревнами с мохом в паз». С возмущением писал о видимости прокопанного, «где сверху только снято земли несколько...»

Конечно навигация даже в близком будущем не предвиделась. Обидно, горько. Но что делать? Кроме небольшого отрезка в голове канала, приходилось все начинать заново. В январе 1724 года Миних был назначен генерал-директором строительства Ладожского обходного канала.