Землекопы на Петровском канале

О ТРЕХ ЗЕМЛЕКОПАХ В ОДНОМ РЯДУ
 

К осени на Большом канале работало двадцать пять тысяч человек. Бурхард Кристоф Миних, или, как его именовали на российский лад, Христофор Антонович, торопил свою армию. В отделку вступили тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая, шестнадцатая версты, и на четырех следующих работы подходили к концу.

Еще летом Петр Алексеевич собирался взглянуть, что делается на Ладоге. Но неотложные дела задержали его, и он прислал с дороги, как всегда, небрежно написанную записку: «Господин генерал-лейтенант. Желали вы, чтоб я работу видел и так ли ведена, того и я зело желая, и ежелиб хотя часа 4 ранее приехал, конечноб поехал. Но понеже имею нужду поспет завтра в Питербурх, того для прямо еду... А в актебре всю работу везде осмотрю. А междо тем, надеюсь на ваше искусство, что вы инако не зделаете, как надлежит». Но вот уж и «актебрь» не за горами. Миних замучил землекопов, сам потерял сон и покой. На эти месяцы поселился в Дубно, поближе к работам. Требовал, чтобы на земляной выемке, на рубке фашины, на плотницкой отделке берегов работали дотемна. Да еще и кусок ночи прихватывали, осветив русло кострами.

В свою землянку Захар возвращался всего на несколько часов, немного вздремнуть. Вместе с ним всегда рядом работал на копке Егор Шеметов. Казалось бы, после того, что произошло недавно, после позднего покаяния в воровстве, в страшной вине, за которую пострадал другой человек, между ними должна возникнуть вражда. Но этого не случилось. Шеметов сам наказал себя муками совести, пробудившейся, наверно, впервые в жизни. Он не таился, многим рассказывал о своем преступлении. Простые люди всегда сердечно сочувствуют раскаявшемуся. Смирному, как побратиму солдата, Егор сказал:

— Хочу послужить людям.

Дело шло о служении прямом, честном, работном. Вместе со всеми на Ладоге Шеметов знал, для чего строится канал, знал, что им спасаются многие жизни. Первым Егор брался за лопату и последним оставлял ее. В опасности, поползет ли грунт, прорвется ли вода, он раньше других бросался вперед. Подставлял грудь под удар. Все это видел Захар, понимал без слов. Лучшего товарища ему не сыскать. Вскоре к ним двоим примкнул и третий. Да так-то нежданно-негаданно. В знобкий день, когда ветром секло лицо, прохватывало насквозь одежонку, Егор с бровки крикнул Смирному, который кайлом разбивал крепкий грунт на подошве канавы:

— Тут тебя горбун юродивый кличет.

— Давай его сюда, — последовал ответ.

Шеметов попросту так и сделал. Схватил маленького человечка за шиворот и «подал» его на дно. Человечек не обиделся, а обрадовался:

— Вот ты где.

— Акимушка! — удивился Смирной. — Пришел-таки.

Это был Акимушка-чертопруд. Он похудел, обносился до дыр и в самом деле походил на юродивого. Не зная, как найти Смирного, он несколько верст пробежал вдоль канала, выкрикивая: «Захаар!» — пока не наткнулся на Шеметова.

— Чего-то ты нынче больно некрасивый стал, — заметил Смирной.

— Горе не красит, — вздохнул горбун.

— Какое же горе у тебя?

— Прогнал меня хозяин, ни копейки не дал, еще и собак натравил.

Все дело в том, что мельница, для которой Акимушка строил запруду, «не пошла». Он говорил, что жернова тяжелы не в меру, хозяин твердил, что чертопруд подал «слабую воду» на лопасти.

— Может, ты и вправду в чем ошибся? — усомнился Захар.

— Ни на столечко, — показал Акимушка полмизинца, — все сделал как заведено. Ряжи проверил. Окрестясь, шкалик водки в реку вылил, водяному взмолился: «Отсунь, засунь, присунь...»

Захар и Егор, спрыгнувший вниз, хохотали от души. Акимушка рассердился:

— Чего ржать-то? Я запруду строю по-писаному. Мой батюшка и его батюшка — стало быть, дед мой — были по плотинному делу первые мастера. Все, что умели, собственной рукой записали и мне отдали... Ржать-то, говорю, нечего...

— Топай, Акимушка, поскорей в мою землянку, — посоветовал Смирной, — она поблизости. Обогрейся, отдохни. И вот о чем подумай: не пойти ли тебе в нашу земляную братию?.. Только ведь тут водку в озеро не льют и водяному не молятся.

— Что же, — горестно ответил Акимушка, — мне податься больше некуда. Мельник меня на всю округу ославил.

С того дня стали они работать трое в ряд — Захар, Егор и Аким. Правда, горбун и половины земляного урока сделать не мог. Двое других помогали. Жалеть о слабосильном товарище не приходилось. Чертопруд оказался на редкость мозговитым. Тогда на канаве день ото дня тяжелее становилось. Землекопов заливало водой. Работали по колено в мокрети. Всего же труднее было подносить материал на место. Отсыревшие бревна, словно чугуном налитые, ломали плечи.

На канальном деле Акимушка освоился довольно скоро. Осердясь, даже стал поругивать своих приятелей, хотя работали они могуче, во весь мах, силы не жалели.

— Дуболомы, — ворчал горбун, — этак недолго и жилу порвать. Нет того, чтобы сообразить, умом пораскинуть и работушку спроворить полегче.

Любому другому за злое слово Егор и Захар крепко накостыляли бы. Акиму прощали. Добродушно соглашались:

— Ладно, давай вместе смекать.

Смекали неделю, другую. Никакого толка. Вода уж не по колено заливает работных, «под табак» подошла, мочит кисеты в карманах. Землекопы переругиваются. Пожалуй, всех больше достается горбуну. Думал, думал Аким, а потом возьми и скажи:

— Давайте в нашей канаве еще канаву пророем. Так способнее будет.

При том разговоре присутствовал Резанов. Он сразу насторожился:

— Растолкуй.

Чертопруд прутиком на глине нарисовал полный профиль канала, а на дне его — еще выемку. Механик внимательно пригляделся к новому землекопу.

— Ты сам не понимаешь, какое это нужнейшее дело.

Аким рассмеялся, показав свои мелкие, острые зубы:

— Может, и понимаю.

— Ребята, — крикнул Резанов землекопам, — ройте сквозь подошву Акимушкину канаву — аршин глубины, ширина вдвое!

Когда нужная работа умно сделана, все диву даются: до чего просто, почему раньше не догадались? Так получилось и с этой канавой в канаве. Точно по команде, вся дождевая и ключевая вода ушла в нее. Людям стало легче землю брать. Уж не хворали так тяжело от постоянной сырости. Раньше привычным было, что по ночам в казармах и землянках стонут, чуть не кричат от боли в суставах. Холодная вода калечила землекопов. Теперь рыли сухую землю.

За многое можно было сказать спасибо Акиму и напарникам, которые первыми сделали работу по его слову. Акимушкина стежка протянулась на версту, другую, десятую... Тогда сама собой возникла и другая мысль: нельзя ли малое русло запрячь в работу? Пускай оно вместо человека бревна таскает.
Только Егор и Захар, известные на канале силачи, могли вдвоем пронести бревно с полверсты. Другие за сырое бревно брались втроем — вчетвером и отдыхали, пройдя сотню сажен. По совету горбуна его товарищи изготовили багры, ловко столкнули в канаву бревна одно за другим и погнали их вперед. Полсотни бревен они перебросили от Красного шлюза до Дубненского водоспуска с быстротой необыкновенной.

Плотники, крепившие берега канала, зная, что лес притащат дня через три, не раньше, ушли в соседнюю деревню отсыпаться. За ними вдруг прискакал верховой с приказом тотчас вернуться на канал и начать задел откосов, так как бревна уже на месте. Плотники не поверили. Когда же увидели, что и в самом деле канал забит лесом, решили простодушно:

— Тут нечистая сила постаралась.

Акимушка, прибежавший вслед за Егором и Захаром, на это ответил:

— Водяная сила помогла, самая что ни на есть чистая.

Гавриил Резанов, обогнав на коне этот придуманный землекопами длинный плот, похвалил их:

— Так работать, молодцы... Мы и дорожку выровняем, чтобы на ходу легче багром цеплять. Да еще попробуем бревна парами связывать.

Христофор Антонович подкатил к водоспуску в бричке на высоких колесах, приспособленных к болотному бездорожью.

— О, я вижу, настоящий кювет, — дал он ученое имя Акимушкиной канаве.