Инженеры ладоги и школа грамотеев

ОБ ИНЖЕНЕРАХ-КНИГОЧЕЯХ

В подворье Абраму Петрову не сиделось. Он снова ускакал на головное строение. Здесь, на четырнадцатой версте, на только что выровненном откосе сидели человек двадцать землекопов. Они передавали друг другу берестяную табакерку и неторопливо разговаривали. Черный инженер сразу обратил внимание на одного из них, мрачного, в отрепьях на широченных плечах, и на другого — молодого, чернявого, с бойкими глазами. Среди землекопов были и седобородые, но чернявого слушали внимательно, с явным одобрением.

Все смотрели вниз, на дно канала. Двое спустились туда и лаптями месили грязь, споря о чем-то. Петров с одного взгляда понял, чем озадачены землекопы. Русло перегородил огромный, как китовая туша, валун. «Арап» начал мысленно прикидывать решение этой неожиданной задачи. Оставить валун здесь нельзя, покривить русло невозможно.

Подрыть камень, утопить в земле? Взорвать его? Пока привезут порох, сделают шпуры, зарядят их — работы придется остановить на несколько дней. Инженер раздумывал, а землекопы уже трудились над валуном. Они глубоко обрыли его и вокруг разложили огромный костер, вернее сказать — костры, их было около дюжины.

— Правильно! — крикнул «арап» с откоса.

У землекопов не было времени отвечать на похвалу. Сначала повалил густой дым, потом чистое, высокое пламя охватило весь камень. Накаляли его долго. Уже к вечеру молодой чернявый землекоп подхватил рукав от водоливной машины и направил его на валун. Зашипел пар, что-то защелкало, затрещало и вдруг громыхнуло, словно рядом выстрелила целая батарея. Широкоплечий мужик первый вскочил на камень и, приплясывая задымившимися лаптями, всадил кол в широкую трещину.

Прием можно было повторить. Убрать же раздробленные осколки и все, что оставалось в грунте, не великий труд. Землекопы посидели, поговорили. И снова взялись за лопаты. Инженер-поручик подошел к работавшим рядом плечистому и чернявому, спросил, как их зовут.

— Егор Егоров сын Шеметов, — ответил старший, надвигая шапку на лоб.

— По имени Захар, по фамилии Смирной, — сказал парень.

Оба, не разгибаясь, продолжали орудовать лопатами.

— Вы, братцы, грамотные? — спросил «арап».

Снова первым отозвался старший:

— Не умудрил господь.

— Пишу, читаю, — бойко ответил Захар.

— Постой, постой, — вспомнил инженер-поручик недавний разговор с Минихом, — не тебя ли генерал называл «Этот, как его»?

Смирной рассмеялся:

— Ну, скажи, пожалуйста, везет человеку. Фамилия моя, если правду сказать, всего-навсего кличка. И ту господин Миних не изволил запомнить. Мы с ним всю Ладогу изъездили, а он так и говорил: если мне — «Эй, как тебя», если обо мне — «Этот, как его».
Петров заметил строговато:

— Неуважительно говоришь о генерал-директоре.

— Виноват, ваша милость.

Захар оперся на лопату и ступил повыше, чтобы ловчее брать новый слой. Инженер-поручик молча наблюдал за работой молодого землекопа. Затем спросил:

— Ты учиться хотел бы?

— Как прикажете.

Петров подумал: «Обиделся. Откуда гордость у мужика?» Сказал, смягчая голос, чтобы не прозвучало приказом:

— Подбери десяток грамотных товарищей. Приходи в подворье к механику Резанову.

— Слушаю, ваша милость.

Захар вытер шапкой потное лицо и всадил лопату в грунт по самый закраешек... В свободные вечера в подворье на берегу озера двое приятелей, случалось, устраивали такую же веселую возню, как, бывало, в Париже. Тогда они были учениками, почти мальчишками, нынче стали самостоятельными людьми, инженерами. Но прошло-то всего несколько лет. По-молодому полные сил, жадные ко всем радостям, господа инженер-поручик и механик поручицкого ранга никак не хотели остепеняться.

У них был обычай, установившийся еще в парижские годы, — дарить книги. Петров привез в Питер несколько ящиков книг: четыреста томов по гидравлике, фортификации, строительному искусству. Пожалуй, именно у него была одна из самых основательных собственных библиотек в столице. И в резановском обиталище на озере вдоль одной из стен до самого потолка тянулись книжные полки.

Лет до тридцати оба друга признавали единственным богатством — книги. Стоили они дорого, их покупка забирала немалую долю жалованья. И все же самые интересные издания приобретали для себя и в подарок товарищу. На этот раз Гавриил припас для чертушки «Книгу о способах, творящих водохождение рек свободное», или, как она называлась для краткости, «Книгу слюзную». Петров же привез из Петербурга в подарок Резанову «уникум» — календарь, вышедший лет пятнадцать назад, знаменитый «Брюсов календарь».

В этот вечер каждый из приятелей был занят своим делом. Они не мешали друг другу. Гавриил забрался с ногами на койку и читал, обследовал, обнюхивал чертушкин дар, как истинный книголюб. Календарь состоял всего из шести больших листов, каждый оттиснут с медной доски. Но каких только сведений не было на этих страницах!

Первая открывалась стихотворными строками:

Солнце убо на горизонт сей восхождаше.
Осиянием своим свет нам содеваше.

Далее — время восхода и захода солнца, звездные вычисления на много лет вперед. На другой странице — знаки зодиака и тут же обозначены действия на каждый месяц: «водолий — естеством тепл и мокр, лев — тепл и сух, козерог — студен...» В особых таблицах было расписано, «когда кровь пущать, мыслить почать», в какое время «чины и достоинства воспринимать, долг платити...»

Затем следовали подробные предсказания о войне и мирских делах, о плодоносии и недородии, о здравии и болезнях. Словом, во всех случаях жизни календарь был наставником своих читателей. Об этом календаре Гавриил давно слышал, но никак не мог его разыскать. А чертушка нашел и деньжат не пожалел для однокашника. Ну и друг, лицом черен, сердцем светел!

В то время как Резанов по уши залез в календарь, Петров уселся за стол. Он что-то писал, от усердия склонив голову набок и нашептывая толстыми губами. Гавриил оторвался от календаря, спросил:

— Ты что строчишь?

— Высчитываю углы откосов на канальном устье.

Прошло порядочно времени. Тот же вопрос — и тот же ответ. Больно уж долго вычисляет углы инженер-поручик. Словно некое сокровище, поместил Гавриил календарь на полку и нагнулся над плечом друга. Из-под быстрого пера выбегали словесные завитушки — и ни единой цифры. Резанов выхватил лист, поднес к глазам и расхохотался. Чертушка кинулся к нему. Гавриил вскочил на полати и оттуда начал читать вслух:

«Плутовка, кокетка, ярыжница, непостоянница, ветер, колотовка, долго ли вам меня бранить?»

«Арап» улыбнулся, блеснув зубами, и сказал добродушно:

— Ты шепелявишь. Давай сам прочту.

Взял лист и продолжал чтение с чувством, с подвыванием. Письмо было о тоске, об одиночестве; неизвестная адресатка трогательно именовалась «сударыней, глупенькой, шалуньей Филипьевной»... Петров оборвал чтение:

— Ну, до прочего тебе, Гаврюшка, дела нет. А каково написано? Небось прочтет — и сердечко дрогнет. Как думаешь?

Резанов спустился с полатей, крепко обнял товарища за плечи.

— Думаю, что пора тебе жениться.

— Ты забыл наше парижское обещание, — укоризненно произнес «арап», — прежде майорского чина семью не заводить.

— Конечно, бывает, что и майорский патент дают до срока, — улыбаясь, заметил Гавриил, — но за другие доблести...

В тот вечер друзьям не удалось дошутить, довеселиться. Резановский вестовой испуганно доложил:

— Там у прясла целая толпа работных собралась. Просят господ инженеров выйти к ним.

Это пришел Захар Смирной вместе с будущими кондукторскими учениками. Грамотеев на канале оказалось куда больше, чем полагал капитан Людвиг. Многие учились, как Захар, в раскольничьих скитах, иные — у деревенского дьячка «за пятак», некоторые — «самоуком», из великой охоты выйти в люди. Захар назвал инженер-поручику каждого, кто пришел с ним, где работает, чему учен. И только дойдя до Егора Шеметова, словно запнулся:

— Он вовсе неграмотный. Но больно уж хочет с нами заодно... Да мы его поднатаскаем. Примите и Егора, господин инженер, — просительно заключил Смирной.

Землекопы расселись на желтой, перегоревшей в знойное лето траве.

— Вот что, молодцы, — сказал им Петров, — запомните хорошенько: с этого дня вы не лапотная команда, а кондукторская школа.

До позднего часа инженер-поручик рассказывал парням о строительном деле, о том, что есть математика. Когда кто-то из слушателей ужаснулся — дескать, такой премудрости им никогда не осилить, — «арап» назидательно заметил:

— Нам с Гавриилом Андреичем учиться приходилось за рубеж ездить. У нас же, слава богу, свои учителя есть. Ребята вы смышленые, я на канале повидал вашу работу. Так что в добрый час... А генералу я о вас доложу.

Еще с неделю ушло на устройство кондукторской школы. Условились, что каждый как работал на земле, так и будет работать. Учиться — уроками, вроде тех же землекопных уроков: к назначенному дню сделать, то бишь выучить, столько-то.

Ради будущих школяров инженер-поручик станет приезжать из Петербурга. Постоянный же наставник школы — Гавриил Андреевич Резанов. На канале к школе отнеслись по-разному. Миних — с одобрением. Людвиг — насмешливо: «Медведя легче научить математике». Сами землерои — озадаченно: «Чтобы нам в ученые выйти — ни в жизнь».

Однако первый урок оказался нетрудным: промерять расстояния и глубины канального русла. Потом с помощью Резанова делали нивелацию на пятнадцатой версте. С начальных шагов привыкали парни к цифири... Наступило раннее утро, когда черный инженер вывел коня и уже с седла крикнул парижскому однокашнику:

— Не скучай, Гаврюша!

Вот так в жизнь Абрама Петрова вошло строительство Ладожского канала. Как судить: случайно ли, прочно, надолго?.. Минует время, в тяжелые годы, полные угроз и опасностей, именно здесь, в озерном краю, он будет искать убежища. И десятки лет спустя, когда государев крестник станет главноуправляющим Ладожского канала, он сам скажет, что это — плодотворнейшая пора его инженерства.