История арапа Петра Великого

О ГОДАХ УЧЕНИЯ ПЕТЕРБУРГСКОГО АФРИКАНЦА

Петровским волонтерам в веселом городе Париже приходилось туго. Добросовестных учителей находили с трудом. Большей частью сами упражнялись в науках. Вечера проводили в поисках нужных книг. В русском посольстве о них вспоминали изредка. А в Петербурге, кажется, и вовсе забыли.

Миновало всего несколько месяцев парижского житья. Волонтеры отправили «слезницу» самому Петру: «...молим всепокорнейше о призрении нашего убожества и определить своим государевым жалованием, которым бы нам мочно прожить здесь без долгов. Истинно, яко самому богу доносим, что в сих странах не можно прожить двемя стами сорокью ефимками французскими, без всяких прихотей». Среди подписавших «слезницу» был «Абрам, арап». Удивительно, как при скудных подачках волонтеры умудрялись не только учиться, но и бывать в знатнейших салонах, тщательно скрывая собственноручные заплаты на штанах и продранные локти мундиров. В юности тяжкой ноши не бывает. В Петербург слали трогательные мольбы, а жили хоть голодновато, но беспечально.

Абрам Петров дружил с Гавриилом Резановым, юношей из дворянской, не очень богатой семьи. Он в Париже тосковал по маменькиным пирогам и никак не мог привыкнуть к чужеземной невкусной еде. Гавриилу трудно давался французский язык. Петров же освоил его в первый месяц — бойко болтал в «манжерушках» и даже ловко отпускал комплименты парижанкам. По этой причине Резанов на первых порах шага не мог сделать без своего черного приятеля.

Они вместе слушали лекции, вместе читали книги, вместе бродили по набережным Сены. Остальные волонтеры знали: если появился «арап», — значит, где-то здесь поблизости должен быть и «Гаврюшка-толстячок». У этих столь разных парней было одно общее увлечение. Вернее, оно, это увлечение, возникло у Петрова, и он позже сумел передать его другу.

Богом фортификации они называли Вобана. Впервые об «атаке Вобана» услышал «арап» от своего крестного отца Петра Алексеевича. То, что он рассказал, было захватывающе интересно, хотя речь шла о том, как надо брать крепости, как в бою рыть апроши и подавлять противника огнем.

Вобан участвовал в осаде множества крепостей. Больше тридцати основал самолично. И почти все старые французские крепости были им перестроены. Петров пережил настоящее горе, когда, приехав в Париж, узнал, что всесветно знаменитый инженер, маршал Франции Себастьен ле Претр Вобан, некоторое время тому назад скончался. Но оставались его книги. И волонтеры корпели над ними, изучая одновременно французский язык и планы бастионов, по мысли Вобана, главнейшее в фортификации.

Еще изучали они гидравлику: как строить плотины и улучшать ход рек. Науку мудрую, увлекательную. Но так как в инженерских трудах все начинается с математики, то больше всего времени друзья отдавали ей. «Арап» легко справлялся с любыми задачками. Недаром его первым учителем был все тот же крестный отец, суровый и гневливый, но очень расположенный к нему.

Жили волонтеры дружно. Продолжалось это до одного далеко не прекрасного дня, когда приятели поссорились, и при горячности «арапа» ссора чуть не перешла в потасовку. Шел второй год пребывания их во Франции. Как-то бессонной ночью Петров сказал своему товарищу:

— Растолкуй, толстячок, чего ради мы приехали в Париж?

— Ворчишь, чертушка, — отозвался со своей койки Резанов.

Он только что начал дремать и отпустил «черта» в знак недовольства. Впрочем, это не было ругательством, а всего лишь платой за «толстячка». Они часто так подтрунивали друг над другом. В сносном настроении Гавриил называл приятеля «чертушкой», в плохом — «чертищем».

— Нет, ты не дрыхни, — приставал «арап», — рассуди, разве это учение? Учителя какие попадутся, только бы брали подешевле. Все урывками, кое-как. Худо, очень худо.

— Что ты ноешь, — вспылил Рязанов, — потерпим еще годик-два и двинем домой.

Но оказалось, «арап» не намерен терпеть.

— Объявлено, что в будущем году в городе Меце открывается инженерская школа и уже набирают учеников. Вот бы туда попасть!

Петров говорил так уверенно, будто в Меце ждут не дождутся, когда появятся русские волонтеры.

— Ну, знаю, знаю про эту школу, — недовольно пробормотал Гавриил, — но ведь туда берут только послуживших во французской армии.

— Знаешь, да не все, — таинственно проговорил «арап»,— ведомо тебе, что французские войска выступили к испанской границе? Не сегодня-завтра начнется война... А что, если,— Петров понизил голос до шепота, — записаться в армию, повоевать, а потом... потом в школу.

Резанов даже испугался.

— Ты соображаешь, что говоришь? Чертище! Тебе государь просто голову оторвет... Молчи! Я ничего не слышал.

Гавриил закрыл голову одеялом. «Арап» рассердился, швырнул в приятеля подушкой. Но тот благоразумно притворился спящим. Утром Резанов, проснувшись, увидел, что койка Петрова пуста. Вернулся он поздно вечером. Сказал отрывисто:

— Я принят в армию инженерским учеником, через неделю — в полк.

Бедняга «толстячок» даже голос потерял. Промычал что-то нечленораздельное. Поступок «арапа» безрассуден? Может быть. Но что делать, если хочется учиться по-настоящему. И другой возможности не виделось...

Известия о войне в Пиренеях приходили нечасто. Резанов больше чем на год потерял из поля зрения приятеля. Очень скучал по нему, втайне опасался худшего. Испанцы воевали жестоко и, по слухам, отступая, не брали пленных...

Петров появился в Париже, когда Гавриил уже не надеялся на встречу с ним. «Арап» сильно похудел, вытянулся, голова его была в черной повязке — рану получил в «подземном», траншейном, бою, она еще не затянулась. Глаза у «чертушки» весело сверкали. Он очень картинно и горячо рассказывал о штурме Фонтарабии и Сен-Себастиана — городов, которые были взяты по ученой «Вобановой методе». Бывшего инженерского ученика за храбрость произвели в офицеры. Он стал инженер-поручиком и... сразу же начал слушать курс в мецской школе.

Петров занимался там два года, подкрепляя учением свое звание, полученное на поле боя. Близилась пора возвращения на родину. Русский посол в Париже торопил. Он на сей счет высказался грубовато:

— Хватит бить баклуши. Из Петербурга за вами уже отправлен корабль.

Впрочем, в том, что касалось Петрова, разговор был особый. Государь, решительно не знавший нежности в отношениях с людьми, к своему крестнику был беспримерно чуток. Он даже не неволил его, не требовал возвращения в Петербург. Герцог Орлеанский, регент Франции, предложил черному инженеру остаться в армии, под знаменами которой он воевал. Герцог уверял, что Россия чужда ему, и не только по рождению. Человеку, прожившему годы в Париже, невозможно вернуться в «полудикую Россию».

«Арап» отказался решительно и без малейшего раздумья. Россия его вторая отчизна, он вернется в Петербург. Африканец тосковал без снега, без удивительных белых деревьев, подобных которым он не видел ни в одной другой стране, тосковал без названого своего отца. Сердце даже кольнула мысль: почему же Петр Алексеевич готов так легко отказаться от него, давая свободу выбора, свободу, которую он не просил?..

Только в Россию, в Питер. Другого пути нет. Все-таки он страшился написать прямо Петру Алексеевичу о том, каким образом попал в мецскую школу. А тут еще с души воротит при мысли, что предстоит ехать морем. Недавний волонтер пишет кабинет-секретарю Макарову:

«Прошу вас... доложить его величеству, что я не морской человек... Ежели императорское величество ничего не пожалует, чем бы мне доехать в Петербург сухим путем, то рад и готов пешком идти... Прошу донести царскому величеству, что я был в службе здесь поручиком инженерским, в котором полку я служил учеником. Понеже сделали здесь школу новую для молодых инженеров, в которую школу не принимали иностранных, кроме тех, которые примут службу французскую. Но я надеялся, что не будет противно его величеству, что я принял службу для лучшего умения... Токмо прошу Христа ради и богородицы, чтоб морем не ехать...»

Когда «арап» рассказал Резанову, какое письмо отправил в Петербург, «толстячок» от ужаса вытаращил глаза. В том, что друг вернется в Россию, он ничуть не сомневался. Но как осмелиться сказать государю, что морем не поедет, государю, который не терпел непокорства, а нелюбви к морю не прощал никому!..

— Пойми, — убеждал «арап» Резанова, — меня и при малой волне выворачивает наизнанку.

— Ну, чертище, удивил, — признался Гавриил, — теперь не отвертишься. Попробуешь батогов!

Так во второй раз дороги приятелей-волонтеров разошлись. Резанов возвращался в Петербург водой. Петров — сухим путем: до границы частью в попутных каретах, частью «пехом», а дальше — на перекладных.