Об испытаниях и тревогах юного Санкт Петербурга

ОБ ИСПЫТАНИЯХ И ТРЕВОГАХ ЮНОГО ГОРОДА
 

Злая осень стучала в ворота Санкт-Петербурга. Единственное сухопутье, которое вело из северного «парадиза» через Канцы в Новгород и далее в глубь России, заплыло грязью. Лошади не увязали в ней, а тонули. Ни пройти, ни проехать.

В самом городе, где лесные просеки приметно становились улицами, у дворов были набросаны березы, елки. Через болота тянулись бревенчатые гати. Дождливыми утрами к изгородям выходили сохатые, трясли горбоносыми кудлатыми головами, тоскливо и зовуще ревели. Случалось, медведь, отряхая густую бурую шерсть, выбредет к заставской засеке. Вздыбится матерый, с недоумением посмотрит на караульную будку, на полосатый шлагбаум, потянет широкими красными ноздрями печной дым. А во всей округе псы остервенело лают, воют, рвутся с цепей. Солдаты бегут уже к зверю с мушкетами. Работные, побросав молотки и долота, хватаются за рогатины. Орут, улюлюкают. Медвежатина — неплохая пожива.

Всех наглей волки. Бродят стаями. Из клетей тащат последние припасы. Раскидывают солому на кровлях, через крыши врываются в замкнутые хлева, загрызают коров, телят. На днях рысь напала на часового у Меншиковского дворца. Едва отбился солдат.

В морской и ткацкой слободах, на узкой, лепящейся с краю болота Хамовой улочке, по берегам вонючих речек Мьи да Кривуши, на Васильевском острову, который называют еще и по-старому Лосиным, повсюду у колодцев, стуча ведрами, толпятся и судачат бабы, разнесчастные питерские насельницы. Толкуют о последних тревожных новостях. Всего больше разговоров о хлебе. Нет хлеба. Теперь уж вовсе нет. К последним зернышкам приходится еловую кору долбленую примешивать. Сказывают, что на речке Тосне нашли белую глину съедобную. Правда ли?.. Господи, как дотянуть до холодов, до ледостава?..

Каждую осень и каждую весну Санкт-Петербург люто голодал. Бездорожье отрезало город от всей России. Оставался только один путь: водой через Ладожское озеро. Но как раз в эту пору оно неизменно гремело и ворочалось страшными бурями. Хлебные караваны разбивало в щепки. В Санкт-Петербурге считали каждую баржу, пробившуюся через неистовое седое озеро.

К мучным амбарам сбегались оборванные ребятишки. Старухи голосили, выпрашивая горсточку ржи. Гвардейцы-семеновцы стояли перед амбарным рядом. Их узнавали по красным мундирным обшлагам. Широко расставленные ноги в ботфортах с кожаными раструбами. Солдатские кулаки казались темными, как чугун. Поясные ремни оттянуты тесаками...

Нагнало воду в Неву. Она покрывала пеной бревна в адмиралтейском кружном канале. Ветер свистел в стапелях.  Длинные, приземистые магазейны, парусные прядильни, канатные буяны были поставлены на глубоко вбитые сваи. Болотная земля хлюпала под ногами.  Безостановочно гремели станы. Плющились железные скобы под молотами. Двухобхватные дубовые стволы, пригнанные из Казани, распадались под пилами на золотисто-желтые толстые доски. Опилки густо носились в воздухе, резали обветренные лица корабельщиков.

На валах медные пушки окутались дымками. С лесов первого эллинга, на полозьях, охваченных пламенем, кормой вскидывая воду, ушел в широченный ковш крутобокий «новоманирный» бриг. Его тотчас, как норовистого коня, прикрутили швартовыми к достроечной стенке...

В полуверсте вверх по реке, на Заячьем острове, падали с копровых отвесных вышек железные бабы. Скрипели блоки, наматывая канатную снасть. Земляные раскаты Петропавловской крепости повсюду заменяли каменными. Против кронверка уже высились кирпичные стены. Начинали кладку со стороны Невы. Сняты последние леса с Петровских ворот. Над высоким каменным пролетом реет свинцовый орел. Из свинца же отлит «бог Саваоф в облаках». Другая библейская картина резана из драгоценного мореного дерева. В нишах по бокам — белые изваяния. Чудо из чудес. А вокруг — разрытая земля, холмы мокрой глины, убогие домишки, крытые березой и дерном.

Огибая новые ворота, тянулись обозы с булыжником и бревнами. У лошадей лопались подпруги. Мужики подпирали плечами телеги, выносили их на колею... Еще выше по Неве выбрасывал огонь из труб окутанный чадом и дымом Литейный двор. С главной, лицевой стороны, где над рубленой избой — деревянная башенка, омывала его Нева. С другой стороны катил мутные валы Безымянный ерик, а с третьей был прорыт глубокий Косой канал. Вода из него падала на лопасти поднимальных и сверлильных машин.

В лужах, расплесканных по двору, дымились пушки, только что вылущенные из форм. В сараях со сбитыми с петель дверьми углежоги налаживали горны. Кузнецы с бородами, обмотанными мокрыми тряпицами, ворочали клещами тяжелые раскаленные брусы. Крякнув, вскидывали молоты, опускали их на железо — и в это мгновение грудью встречали поток жарких искр...

Во весь мах работал юный, пятнадцатилетний, Санкт-Петербург. Работал и проклинал бездонную болотистую прорву. Край выжжен войной. Крестьянские дворы опустели. Мужики либо под ружьем, либо лопатами землю ворочают. Город грудился и жестоко голодал. Повсюду на валах Адмиралтейства, у крепостных подъемных мостов, у печей — варниц Смольного двора, на рыночных задворках и городских перекрестках — повсюду теплились тоненькие восковые свечечки. Сладкий ладанный дух шел от них. Вился белый дым. Ветер гасил крохотный, на солнце совсем невидимый огонек. Сердобольные прохожие становились на колени, заслоняли ладонями, снова зажигали вощеный фитиль.

 

В городе с каждым днем становилось все больше горящих свечечек. Они чадили в изголовье мертвецов, лежавших с раскинутыми руками, с прикрытыми рядном лицами. Сенатским указом давно уже был настрого запрещен вой и плач над покойниками. И все же огонек трепетал над отработавшими, отстрадавшими свое; он бессловесно тосковал и молил, хоть копеечку, хоть грошик. На похороны. На упокой души.

Тревожно и голодно на Неве. В городе чаще всего слышались два слова: «хлеб» и «Ладога». Пройдут по озеру суда — жизнь и спасение. Не пройдут— надо помирать. Ладога! Имя это повторяли так часто, с такой надеждой и страхом, что казалось — люди молятся древнему языческому богу русского Севера.

Ладо! Ладо! Не погуби. Запомнят Питерцы страшную осень одна тысяча семьсот восемнадцатого года.